— Ну, вообще-то мы собираемся завести одного из тех детей, с кем не возникнет проблем. Его можно будет просто оставлять одного в комнате. Даже с консервным ножом и газовой духовкой. — Он почувствовал, как она смеется, уткнувшись ему в грудь, и в этот момент в голове его проскользнула мысль: разве может быть что-то лучшее в жизни, чем когда Эмма Морли смеется над его шутками? — Я не стану одним из тех ненормальных родителей, обещаю.

— Правда?

— Клянусь.

Она отстранилась и взглянула на него:

— Клянешься, что больше не исчезнешь?

— Нет, если ты не исчезнешь.

Их крепко сжатые губы вдруг соприкоснулись. Эмма и Декстер замерли на мгновение в счастливом оцепенении, стоя с открытыми глазами, совершенно неподвижно.

— Сколько времени? — спросила Эмма, в панике отвернувшись.

Декстер сдвинул рукав пиджака и взглянул на часы:

— Почти полночь.

— Что ж! Нам пора.

Они зашагали молча, точно не понимая, что сейчас произошло и что будет дальше. Два поворота, и вот они на выходе из лабиринта, еще чуть-чуть — и вернутся к гостям. Эмма уже хотела открыть тяжелую дубовую дверь, когда Декстер взял ее за руку:

— Эм?

— Декс?

Ему хотелось отвести ее обратно в лабиринт. Он бы выключил телефон, и они бы остались там до конца вечеринки — заблудились бы и говорили, говорили обо всем, что произошло за прошедшее время.

— Друзья? — наконец проговорил он.

— Друзья. — Она отпустила его руку. — А теперь пойдем отыщем твою невесту. Хочу ее поздравить.

Глава 14

Отцовство

Жасмин Элизабет Виола Мэйхью.

Она родилась поздним вечером третьего дня нового тысячелетия, поэтому всегда будет ровесницей века. Маленькая, но здоровая — 6 фунтов, 6 унций — и, в глазах Декстера, невыразимо прекрасная. Он знал, что готов отдать ради нее жизнь, одновременно понимая, что подобная надобность в этом вряд ли когда-нибудь возникнет.

В ту ночь, сидя в низком и жестком больничном кресле и прижимая к груди крошечный сверток, внутри которого виднелось пурпурное личико, Декстер Мэйхью дал себе торжественную клятву. Он поклялся поступать впредь только правильно. Не считая нескольких биологических и сексуальных проявлений, отныне не будет ничего, что он не смог бы сказать или сделать в присутствии дочери. Он будет проживать свою жизнь так, словно на него постоянно пристально смотрит Жасмин. Никогда не сделает ничего, что могло бы вызвать у нее боль или смущение; ему больше будет нечего, абсолютно нечего стыдиться в жизни.

Он держал свою торжественную клятву примерно девяносто пять следующих минут. Затем, сидя в туалете, он попытался выдуть сигаретный дым в бутылку из-под минеральной воды «Эвиан», должно быть, немного промахнулся, и сработала пожарная сигнализация, разбудив измученную жену и дочь, которым так нужен был драгоценный сон. Когда его вывели из туалета, он все еще сжимал закрытую бутылку, наполненную серовато-желтым дымом, и взгляд усталых и прищуренных глаз жены сказал ему всё — Декстер Мэйхью попросту не годился на роль отца.

Растущий антагонизм между ним и Сильви усугублял тот факт, что с началом нового тысячелетия он остался без работы и даже без перспектив ее получить. Эфир «Спортивного экстрима!» отодвигали все дальше к рассветным часам, пока не стало ясно, что никто, даже экстремальные велосипедисты, не смотрит телевизор так поздно в будни, какие бы улетные чумовые, олдскульные трюки там ни показывали. Программе пришел конец, и отпуск по уходу за ребенком перешел в куда менее гламурное состояние безработицы.

Переезд временно его отвлек. Несмотря на все его возражения, холостяцкая квартира в Белсайз-Парк была сдана в наем за немалую помесячную оплату. На эти деньги молодожены арендовали аккуратный домик с террасой в Ричмонде, обладавший, по словам агента, «большим потенциалом». Декстер запротестовал, что слишком молод, чтобы переезжать в Суррей, что согласен на это лишь лет через тридцать пять, однако ему нечего было противопоставить качеству жизни, хорошим школам, хорошим дорогам и оленям, гулявшим по парку. Родители Сильви жили рядом, близнецы жили рядом — поэтому пришлось согласиться на Суррей. И вот в мае началась длительная, требующая бесконечных финансовых вложений канитель со шлифовкой всех возможных деревянных поверхностей и сносом всех ненесущих стен. Спортивную «мазду» пришлось продать, пожертвовав ею ради подержанной «семейной» машины, в салоне которой стоял запах рвоты детей предыдущих владельцев, и избавиться от него было совершенно невозможно.

Для семьи Мэйхью этот год был поистине монументальным, но почему-то устройство гнезда приносило Декстеру куда меньше удовольствия, чем он рассчитывал. Семейная жизнь представлялась ему чем-то вроде длинной рекламы магазина «Всё для ремонта»: симпатичная молодая пара в одинаковых голубых комбинезонах, с валиками для покраски в руках, достает тарелки из старого комода и плюхается на большой старый диван. Его воображение рисовало прогулки с лохматыми собаками по парку и утомительные, но такие приятные ночные кормления. А когда-нибудь в будущем у них появится пруд с камешками, и вместе с женой он будет разводить костры на пляже и жарить макрель на углях. Он станет придумывать веселые домашние игры и вешать полки. Сильви будет носить его старые рубашки, надевая их на голое тело. А он — свитера грубой вязки. Он будет постоянно носить свитера грубой вязки и заботиться о своем семействе.

Но в реальной жизни его ждали ссоры, злоба и угрюмые взгляды сквозь тонкую дымку гипсовой пыли. Сильви стала всё чаще бывать у родителей под предлогом того, что не хочет иметь дело с рабочими, но на самом деле — чтобы держаться подальше от своего никчемного апатичного мужа. Иногда она звонила ему и предлагала повидаться с Кэллумом, королем лангустинов, и согласиться на ту работу, что тот предлагал, но Декстер упрямился. Может, его карьера ведущего еще наладится, или он может стать продюсером или переучиться на оператора или редактора. А пока он может помочь рабочим, тем самым сократив расходы. Так и вышло: теперь он заваривал чай и ходил в магазин за печеньем, научился немного говорить по-польски и играл с помощью приставки Playstation под сверхзвуковой визг циклевального аппарата.

Когда-то давно ему было интересно, что случается с людьми, которые работают на телевидении, когда те стареют, и теперь он знал ответ. Редакторам и операторам-стажерам было по двадцать четыре, двадцать пять лет, а продюсерского опыта у него не было. Его собственная независимая компания «Мэйхем ТВ» из бизнеса превратилась в оправдание собственного безделья. В конце года компанию пришлось распустить, чтобы избавиться от затрат на бухгалтерию, и двадцать стопок оптимистично логотипированной бумаги с позором отправились на чердак. Единственным светлым пятном в его жизни было то, что он снова стал проводить время с Эммой; он сбегал с ней в кино, когда должен был класть плитку с Георгом и Лехом. Но то чувство уныния, которое испытываешь, когда выходишь из кинотеатра на солнце во вторник днем, в последнее время стало для него просто невыносимым. Как же его клятва быть идеальным отцом? У него теперь есть обязательства. В начале июня он наконец сломался, договорился о встрече с Кэллумом О'Нилом и стал частью одной большой семьи под названием «Натуральная пища».

И вот в День святого Свитина Декстер Мэйхью, в рубашке цвета овсянки с короткими рукавами и галстуке цвета грибного супа, принимает крупную ежедневную партию руколы для нового филиала в районе вокзала Виктория. Декстер пересчитывает коробки с зелеными листьями, а водитель стоит рядом со своей папочкой, откровенно уставившись на него, и Декстер знает, что за этим последует.

— Парень, а ты раньше по телику не выступал?

Ну вот, опять…

— Это было давным-давно, — беспечно отвечает он.